Тревожным звоночком для Мастера стало не то, что он начал разговаривать с трупами. Как и Доктор, всегда, он был склонен к театральности и любил даже в одиночестве (особенно в одиночестве!) продолжать обращаться к невидимой, но благодарной публике. Его нынешняя была ещё и молчаливой: впервые снобливые высокомерные Повелители времени слушали его, не перебивая. Но нет, не монологи трупам заставили Мастера задуматься о важности отдыха и work-life balance - а когда трупы начали ему отвечать.
К тому моменту, Мастер уже был знаком с ними всеми ближе, чем когда-либо был при их жизни - узнал, пожалуй, слишком интимно, пока стаскивал сначала свежие, затем подгнивающие, затем - активно разлагающиеся тела к лабораториям в сердце Капитолия, туда же, куда приволок, ещё не до конца понимая, зачем, всё мало-мальски ценное оборудование. Именно один из этих подъеденных разложением ребят, незнакомый Мастеру прайдонец (разумеется, прайдонец!) раззявил свою вонючую пасть, чтобы, в ответ на страстное "И ты умрёшь мучительной смертью, Доктор, и я буду, наконец, свободен!" от Мастера (в конце долгого прочувствованного монолога в духе лучших монологов злодеев), глумливо прохрипеть: "Продолжай себе это говорить, парень". Мастер подвис, застигнутый врасплох, всего на несколько секунд, после чего разможжил пиздливый череп ботинком. Но именно после этого случая решил сходить прогуляться, для разнообразия, не ради вандализма или перетаскивания несвежих трупов с место на место, а просто так. Подышать свежим воздухом всё ещё тлеющих пожаров. Развеяться и стряхнуть прах с плеч.
Однако прогулка по знакомым улицам не приносит ему душевного успокоения. Да и с чего бы? Поднимая глаза и взглядываясь в знакомые фасады, выбитые витрины и оконные стёкла, он видит дело своих рук: дом, который он уничтожил; смерть, которую принёс. Он также видит - ложь, ложьложьложь, в каждом камне брусчатки спиральных улиц, в основании каждого здания, в каждом - чья-то брошенная игрушка под ногами - оборванном им детстве. Целая цивилизация, построенная на лжи о собственном превосходстве. Использовавшая сначала одного ребёнка, чтобы возвыситься надо всеми, затем другого - чтобы трусливо сбежать с развязанной ими бесконечной войны. Мастер ненавидит всех и каждого, каждую из них, что, конечно же, значит - Мастер ненавидит себя. Но, спалив их всех до основания, от самого себя он не может избавиться так же просто. Только не так. Не когда его единственный зритель не смотрит. Последнее, что он сделает, обязан сделать - это заставить её смотреть и разделить его/их судьбу. Но он мыслит дальше и шире и хочет вынудить её тоже замарать руки в крови.
От планов, заставляющих ногти впиваться в ладони до багровых лунок, Мастера отвлекает - звук. Он давно не обращает внимания на периодический шум и грохот, то здесь, то там: где-то догорают и падают под собственным весом остовы домов, где-то рушится ещё одна небольшая часть былого величия. Но этот звук - более ритмичный, нет, более... живой - раздаётся там, где ничего живого в принципе быть не может.
Мастер хмурится, нервно мнётся на месте, жуя губу - ему ведь не кажется? это действительно происходит? - но в итоге всё-таки срывается с места и решительно идёт по направлению к тому, что может быть или не быть его новой слуховой галлюцинацией.
Поворот за угол, через задний двор по узкому переулку на улицу, где когда-то стояло (теперь тоже стоит, но в руинах) их любимое по ученической молодости кафе. А возле него... если и галлюцинация, то, определённо, ещё и оптическая.
Мастер щурится сквозь извечный дым на фигуру в нескольких футах от себя. Она не выглядит напуганной, потрёпанной и измождённой - то есть, вряд ли застала его бенефис здесь. К тому же, он очень качественно всех убил, он проверил. Нет, женщина перед ним безукоризненно одета, свежа (куда свежее, чем он, потерявший счёт дням в компании мертвецов) и совершенно точно - не боится. Скорее, довольно раздражена.
Да, именно так. Посреди разрухи и смерти. Довольно раздражена.
Мастер не знает её лица, они не встречались в этих регенерациях, но именно это невероятно знакомое выражение незнакомых черт - холодная досада - рождает в его сердцах чувство пробуждающегося узнавания.
Она заносит руку с камнем, чтобы швырнуть его в здание, с которым Мастера связывает столько далёких воспоминаний, - добавляя ещё немного разрушения к абсолютному, - и Мастер знает.
- Не думал, что встречу тебя здесь, - говорит он спокойно, выходя к ней навстречу. И с лёгкой усмешкой добавляет: - Ушас.
Его когда-то соратница, когда-то - подруга. Они же были друзьями? Спустя столько лет - нет, столетий; нет, жизней - ему так сложно представить, что они когда-либо были способны на дружбу. Неотъемлимая часть головной боли Академии, пресловутой Деки. Также, как и все они, отринувшая дом и его устои, выбравшая для себя новое имя. Рани. Мастер не слышал о ней чертовски давно.
- Признаться, я думал, что тебя давно нет в живых. Как ты - откуда ты здесь? - Он смотрит на неё пристально, внезапно пронзённый подозрением. Разрушив Галлифрей... не мог же он надорвать Паутину Времени? Не может же эта Рани быть той Рани, которой не должно быть здесь - ещё не знавшей Последней Войны Времени, не заставшей забвения Галлифрея в карманной Вселенной и, затем, освобождения из неё? Это было бы крайне... неудобно.
